Небесные Амазонки

Гл. I

Когда генерал Корвинов, описав пологую кривую, поднял фонтан воды и стал подводником, а следом полковник Корольков, потеряв крыло и, привычно ругаясь (Чёрт тебя подери, Кокондокин!!!), закувыркался в неправильном пируэте и бухнулся на продовольственный склад...
Когда на экране дважды появилось сообщение: "наш самолёт уничтожен", вот тогда я понял(а), что блестяще сдал(а) экзамен на офицера!
Итак, закончив кадетскую академию и получив звание оберштурбмандфюрер LF, я был(а) распределён(ена) в штаб отдельной воздушно-десантной истребительной зенитной бригады «Небесные Амазонки», под начало обременённого полномочиями, орденами и бородой, полковника Королькова.
Здесь, среди пыльных папок с личными делами, под недреманным оком начальника штаба и началась моя служба...
Любитель стремительных фоккеров, со стороны суровый и молчаливый, оказался, при ближайшем знакомстве, доброй души старичком. Основное рабочее время он проводил в долгих и подробных воспоминаниях о делах давно забытых, о тех, что уже и немногие помнили, а если помнили, то всё перепутали и исказили.
Повествуя о великих битвах на бескрайних просторах заснеженной России, о мясорубке над островами Индонезии, о военно-воздушных операциях по защите Рейхстага..., полковник Корольков говорил о себе от третьего лица и привычно поглаживал затылок - место сквозного ранения, полученного при атаке на Пёрл-Харбор. Между захватывающими по своей яркости эпизодами рукопашных схваток и ночных бомбометаний, рефреном звучало одно и тоже:
"Мда... долго они будут помнить Королькова... вот лётчики были! Теперь уж нет таких, а скоро совсем не будет..."
И обращаясь ко мне, частенько добавлял:
- А нынче какие пилоты? Салаги... войны и близко не видели. Корольков вот уж 5 лет как рядом с войной живёт, 2 дырки в голове имеет!

И потянулись у меня штабные канцелярские будни, наполненные исключительно делопроизводственными задачами: оформление заявок на сух. пайки, подготовка документов на утверждение новой лётной формы, сбор подписей для орагнизации фонда для бездомных кошек и т.п. и т.д.
Штаб был центром притяжения, вокруг которого вращался весь виртуальный микрокосм боевой и бытовой жизни. Естественно, что в центр чаще падали господа с большим удельным весом. Командир бригады, генерал Корвинов, заслуженный мастер воздушной подножки, бумзумил штаб внезапно. Подготовиться к очередному распоряжению было практически невозможно. Разнообразные приказы и указания (сборы на учения, присвоение очередного звания, дислокация всего личного состава на другие серверы) сваливались на голову столь неожиданно, что документы в почте лежали невостребованными. В итоге, моя исполнительская дисциплина оставляла желать лучшего. Выручал однако один молоденький офицер, штурмфюрер LF Брунгильдов, но о нём речь пойдёт отдельно... ибо этот самый Брунгильдов мне давно глянулся блестящими запонками на военного образца бриджиках.
Командир появлялся в штабе внезапно, словно из под земли вырастал. Прищуриваясь, он выстреливал очередное порицание и исчезал в неизвестном направлении...
- Кокандокин! Вас где обучали? Рода и падежи путаете! Кто так документы оформляет? Слог тяжеловатый - исправить... Впрочем, вас только время вылечит!
Вначале я сильно боялась(лся)..., потом привык(ла). Но в глубине души хранил(а) надежду, что вот придёт когда-нибудь генерал, улыбнётся и скажет:
- Ну что Кокондокин, как дела? как служба? Читал недавно приказ, что вы подготовили. Нравится мне ваш эпистолярный стиль. И правильно вы отметили, что офицеры, не имеющие домашних кошек, автоматически увольняются из батальона...
И тогда я встану по стойке смирно, прищёлкну коблучками и отдам честь... А после, используя этот благоприятный момент, скажу:
- Мой Генерал, осмелюсь доложить, хочется мне в бой, на турнире WC полетать,.. в составе штаффеля «Ж»".
А он мне ответит..., ой, даже не знаю, что и ответит….

Захаживала в концелярию фигура загадочная, если не сказать страшная... Красавец мужчина: преклонных лет, благородная залысина, покатый лоб, брови – крылья ворона, прямой нос, улыбка Джаконды и взгляд Горгоны, – штриховой портрет человека железобетонной воли и преданного служения делу. То был начальник политической безопасности майор Фуджиямов. Надо сказать, появление Фуджиямова всегда вызывало у меня смутное чувство тревоги и необоснованной вины. Сразу хотелось как-то сесть по стойке смирно, юбку поправить и чулки подтянуть….
Разные о нём ходили слухи и домыслы... И были те слухи жуть наводящими, наподобие историй о Синей Бороде. Говорили например, что он дальний потомок Малюты Скуратова по материнской линии, и что своё ремесло он перенял по наследству. Что имеется тайная сеть агентов для выявления инакомыслящих, и ведутся тайные досье, распухающие от компроматов. Что создана им и действует целая система наказаний: от официальных выговоров до сырых пыточных темниц, куда по ночам ходит он на дознание...
Я всем этим сплетням конечно не очень верил(а). Но всё же остерегалась(лся) открыто говорить в его присутствии... Приходил он в канцелярию молча, садился за стол напротив, и уставившись в стену, молчал... Помолчит-посидит часок и так же молча уходит... Иногда только задаст пару вопросов, да не простых, с подковыркой, с далеко идущими выводами.
- Мадам Кокондокин! Или как вас там… , а не балуетесь ли вы случаем грибочками галюциногенными? А травку не покуриваете? Нет? Ну ладно... подождём...
И на тренировках, кода я ещё кадетом был(а), придёт, сядет на филде и сидит тихонько. Думает, что его не видно. Посидит часок, потом свои вопросы задаёт: «Кадет Мауглев, грибочки не употребляете? А травкой не балуетесь?»

С майором Фуджиямовым связывал(а) я одну грустную историю, которую узнал(а) совсем недавно. Наводя порядок в пыльных архивах, я нашла два заявления от некоего господина Птахи-Погорелова. Речь шла о приёме в лётно-парашютную кадетскую академию. Никакой резолюции по этим документам не было, кроме отдной. Рукой Фуджиямова в левом нижнем углу было написано: "Требует проверки. Какой вид? Какой род?".
Прошло совсем немного времени, когда случайно я познакомился(ась) с автором этих заявлений, неприкаянным молодым человеком невзрачной наружности. От него я узнал(а) грустную историю судьбы человека с маленькой буквы «ч».
Впрочем, вот его история от первого лица, пересказанная и отредактированная….

СУДЬБА чЕЛОВЕКА

В тот ненастный день, когда по родильному дому вовсю гулял сальмонеллёз, акушер Столыпин, маясь с похмелья, объявил: «Изволите видеть, плод опять застраял поперёк!»
Самый момент рождения был отмечен знаком, который повлиял на всю мою судьбу. На подоконник акушерской палаты сел сизый голубь, посидел… оставил пятно и полетел…
- Иди ты, птаха! - акушер Столыпин запоздало обернулся к окну и взмахнул щипцами, - ну-с, продолжим….

Вот и всё. Мне отказному ребёнку, без отца, без матери, присвоили фамилию Птаха. И стал я по метрикам Птаха и полетел во след своей судьбе, уходящей за горизонт¸ прямо в сереневый закат.
Итак, со дня моего существования жизнь повернулась ко мне задом. Началась она серией тяжёлых битв с пагубными заболеваниями. Летая по отделениям больниц, я перенёс весь перечень инфекционных заболеваний: краснуху, корь, брюшной тиф, менингит, дифтерию, упоминавщийся уже сальмонеллёз…, и даже экзотическую японскую заразу - лихорадку Цуцугамуши. К трём годам я окреп духом и зачах телом. От детского дома в памяти остался розовый персональный горшок с цветочками и прописанный матрасик. От школы-интерната, где сидел я до 8-ми лет, - словно бы в тумане помнится суровая Мария Ивановна в эсэсовской каске, её привычный басок: «Ну что дети, кто сегодня пойдёт к доске?» и длинная линейка.
Уже после, когда я уже очутился в детской колонии, воспитатели в первый раз обратили внимание на тайное моё увлечение. Надо сказать, рисовать самолёты я начал очень рано, лет так в шесть, а лепить из бумаги - в 8.
Бумажное моделирование было моим отдохновением и погружением в мир, где в бескрайнем голубом небе прямая белая линия соединяла все начала и все концы, где находились все ответы на мои детские вопросы.
За годы в моём чемоданчике скопилось великое множество бумажных самолётиков. И однажды, во время очередного шмона, всю мою эскадрилию выгребли, вынесли во двор и сожгли. Я глядел на пламя, пожирающее мои мечты, и различал в клубах дыма незримые для других мои бумажные эскадрильи, уходящие в небо. И в этот час понял я, что смысл моего существования и моё предназначение – это профессия лётчика-парашютиста. И вскоре, для баланса, добавил к своей фамилии еще одну - Погорелов.
Долгими и кривыми путями вела судьба к возможности летать и, наконец, прибило меня к желанному и сказочному берегу, имя которому «Небесные амазонки». Долго околачивался я на аэродромах, наблюдая как взлетают на своих грозных машинах прославленные лётчики, и как плавно опускаются они вниз, раскачиваясь на стропах парашютов. Хотелось и мне тоже…. Хотелось как они, поднять на дыбы послушный мессер, взмыть свечёй к солнцу, получить свою порцию фугаса и, наконец, вожделенно нажать Cntrl+E.
Мой летательный аппарат оставлял желать лучшего: пень 2, карта S3. Но я старался сделать всё возможное, чтобы меня заметили. Я подал заявление в кадетскую школу. В школу меня не приняли конечно... Зато разрешили полетать поблизости и, главное, когда идёт бой, не мешать. О, как я был счастлив! Я летал рядом с прославленными асами! Одни только фамилии этих героев повергали врагов в прах: Корвинов, Корольков, Ноль-Семёркин и другие.
А как летал! Помню несколько моментов из моей неформальной боевой биографии.

Именно я, а не какой-нибудь (или какая-нибудь,… не разберёшь… ну это не важно) лейтенант Кокондокин, прикрывал стремительный отход нашей группы. Пока капитан Плафонов орал в микрофон: «Докладываю, кругом облака! Контактов не вижу! Куда все улетели?!!», я сдерживал группу наземного транспорта красных.
- Плафонов на связи! На карте моего самолёта нет! Где я?!!! – всё тише звучал голос капитана за пределами карты.
- Двадцать первый, двадцать первый! Это Хихиморов… пиём! Вижу танки, 8 штук. Уходим

Форум » Миры личного творчества! » Повесть: Когда я стану офицером…. (записки контуженнй парашютистки)
	перенос